Давеча еду в трамвае. И стою, конечно, на площадке, поскольку я не любитель внутри ехать.
Стою на площадке и любуюсь окружающей панорамой.
А едем через Троицкий мост. И очень вокруг поразительно красиво. Петропавловская крепость с золотым шпилем. Нева со своим державным течением. Тут же солнце закатывается. Одним словом, очень, как раньше говорилось, божественно.
И вот стою на площадке, и душа у меня очень восторженно воспринимает каждую краску, каждый шорох и каждый отдельный момент.
Разные возвышенные мысли приходят. Разные гуманные фразы теснятся в голове. Разные стихотворения на ум приходят. Из Пушкина что-то такое выплывает в память: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца...» И вдруг кондукторша разбивает мое возвышенное настроение, поскольку она начинает спорить с одним пассажиром.
И тут я, как говорится, с высоты заоблачных вершин спускаюсь в надземный мир с его узкими интересами и мелкими страстями.
Молодая, интересная собой кондукторша ядовито говорит пассажиру: — Что же вы думаете: я даром вас повезу? Платите, короче говоря, деньги или сойдите с моего вагона.
И слова, которые она произносит, относятся к скромно одетому человеку. И стоит этот человек со своим постным лицом и, одним словом, не платит за проезд. Он отвиливает платить. И то роется в карманах и ничего там не находит, то говорит уклончиво: — Такая славненькая кондукторша, и такие хорошенькие у нее губки, и так она сильно ерепенится и этим портит свою наружность... Ну, нет у меня денег... Сейчас сойду, только одну остановку проеду...
— То есть никакой остановки я тебе даром не дам проехать,— говорит кондукторша.— А если у тебя денег нет, так зачем же ты в трамвай вперся? Вот чего я никак не пойму.
Пассажир говорит: — Тоже пешком идти,— может быть, у меня пузыри на ногах? Какие нечувствительные люди в настоящее время. Совершенно не входят в положение человека. Только за все — деньги и деньги.
Гуманные чувства заполняют мое сердце. Мне становится жалко человека, у которого нет даже несколько грошей на проезд в трамвае.
Я вынимаю деньги и говорю кондукторше: — Примите за того, который с постным лицом. Я заплачу за него.
Кондукторша говорит: — Никакой уплаты со стороны я не разрешаю.
— То есть,— говорю,— как же вы можете не разрешить? Вот тебе здравствуйте! — А так,— говорит,— и не разрешу. И если у него нету денег, то и пущай он пешком шкандыбает. А на своем участке работы я не дозволю поощрять то, с чем мы боремся.
— Позвольте,— говорю,— это не гуманно. К человеку надо гуманно относиться, когда ему плохо, а не наоборот. И вдобавок это, может быть, мой родственник, и я его желаю поддержать на основе родственных чувств.
— А вот я вашего родственника сейчас отправлю в одно местечко,— говорит кондукторша и, свесившись с трамвая, начинает трещать в свой свисток.
Пассажир с постным лицом говорит, вздохнувши: — Какая попалась на этот раз ядовитая бабенка. А ну, брось свистеть и поезжай дальше: я сейчас заплачу.
Он вынимает из кармана три червонца и со вздохом говорит: — Крупная купюра, и через это в трамвае мне ее не хотелось зря менять. Но поскольку эта особа с ума сходит и не дозволяет пассажирам производить поддержку, то вот примите, если, конечно, найдется сдачи, что вряд ли.
Кондукторша говорит: — Чего вы суете мне в нос такие крупные деньги? У меня нету сдачи. Нет ли у кого разменять? Я было хотел разменять, но, увидя суровый взгляд пассажира, отложил свои намерения.
— Вот то-то и оно,— сказал пассажир.— Через это я не давал купюру, поскольку знаю, что это безрезультатно и в трамвае не могут ее разменять.
— Какая канитель с этим человеком,— говорит кондукторша.— Тогда я трамвай сейчас остановлю и его к черту ссажу. Он мне тормозит мою работу.
И она берется за звонок и хочет звонить. Пассажир, вздохнувши, говорит: — Эта кондукторша — что-нибудь особенное. То есть я в первый раз вижу такое поведение. А ну, погоди звонить: я сейчас заплачу.
Он роется в кармане и достает двугривенный. Кондукторша говорит: — Что же ты, дармоед, раньше-то не давал? Небось, хотел на пушку проехать.
Пассажир говорит: — Всем давать — потрохов не хватит. Прими деньги и заткни фонтан своего красноречия... Через такие мелочи трещит своим языком в течение часа. Прямо надоело.
— И хотя это мелочи,— сказала кондукторша, обращаясь к публике,— но они затрудняют плавный ход движения государственного аппарата. И я через это пропустила массу безбилетных пассажиров.
Через две остановки злополучный пассажир со своей мелкой, склочной душой сошел с трамвая. Да еще, сходя, грубо и нецензурно выругался.
И тогда кондукторша сказала: — Какие бывают отпетые люди! Тут кто-то из пассажиров, вздохнувши, заметил: — Да, людишки бывают мелкие, дрянные. Если б не это — все было бы расчудесно и безоблачно.
Тут мне на память пришли стихи — в соответствии с этим моментом: Чем свод небес прозрачней и ясней, Тем кажутся нам безобразие» тучи, Летящие по синеве его... Но вот мы снова въехали на какой-то мост, и я снова увлекся картинами природы, позабыв о мелочах жизни.
